Воинство сатаны - Страница 40

Лицо этого великана было мертвым. Нет, оно двигалось, когда он произносил слова, — вернее, двигались только губы, все остальное же оставалось будто высеченным из камня.

— Ньорк?

Он коротко кивнул, не утруждая себя разговором. С его точки зрения, все, что нужно, было уже сказано.

Древняя магия, давно утраченная, когда-то достигала немыслимых высот. Короли и императоры платили золотом — и платили щедро. Платили за то, что маг, доказавший свою силу, будет на их стороне. С ними… а значит, против других — тех, чьи земли, богатства или что-то еще приглянулись хозяину. Бывало, что маги, верно служившие господину, но потерпевшие поражение в поединке Сил, отправлялись на плаху. Благодарность властителей недолговечна.

С тех пор осталось мало записей, и теперь уже не узнать, кому первому из волшебников пришла в голову мысль, что миром должна править магия. Кем бы ни был тот, самый первый, — но его одинокий голос был услышан.

Это нельзя было назвать восстанием магов — это было не восстание, не бунт, не мятеж. Это была война — страшная и кровавая война, в которой схлестнулись в смертном бою сталь и боевые заклятия. Хрустальная Цитадель, убежище, хранилище, школа… она была всем этим и еще многим другим — но, главное, она была единственным оплотом боевых магов, вознамерившихся поставить мир на колени. Магов было мало — да и не все они пошли на зов Хрустальной Цитадели — многие сохранили верность своим нанимателям, кто из страха, кто по искренней вере в справедливость. А кто и по убежденности в том, что затеянное Цитаделью дело — проигрышное. Эти, к слову сказать, оказались самыми дальновидными. Поскольку в основном они и выжили.

Итак, боевых магов было немного — но их сила превосходила все мыслимые пределы. Вряд ли в современности нашелся бы хоть один чародей, способный сравниться даже со слабейшим из Пятерых. Их было пятеро — тех, кто возглавил бойню. Доподлинно известно только одно — того, кто начал войну, не было среди них.

Маг способен сдвинуть горы и заставить кипеть реки, способен отравить воздух и зажечь лед — но попавшая в спину стрела убивала мага столь же верно, сколь и простого смерда. Волшебники нуждались в воинах — чтобы те своими телами прикрывали их во время волшбы, отводили смертельные удары и добивали павших.

Нашлось немало таких, кто согласился служить чародеям — кто купился на золото, кого прельстили обещания власти. Но этого было недостаточно.

Алхимики Хрустальной Цитадели сумели создать для себя солдат. Сильных. Невероятно живучих. Не ведающих ни страха, ни сомнений. Ньорков.

Уже потом стало ясно, что именно это и стало тем роковым шагом, который положил конец и Войне магов, и вообще былому величию волшебников. Ньорки вышли из повиновения. Созданные, чтобы с равным успехом противостоять и мечам, и магии, они повернулись против своих хозяев. Кто сделал ту ошибку, что привела к столь печальному для магов исходу? И была ли то ошибка, а может, кто-то из магов, что встали на пути отступников, пожертвовал жизнью, разрушая план создания супербойцов. Это могли бы знать сами ньорки — но они хранили молчание.

То, чего не смогли сделать имперские легионы, сделали мечи ньорков. В последнем бою у стен Хрустальной Цитадели пали все маги — и пять лидеров, и десятки их сподвижников, и многие сотни тех, кому в несчастливое время довелось оказаться за сияющими светом стенами. Силы, пущенные в ход, почти сровняли с землей Цитадель — с тех пор никто так и не рискнул поселиться хотя бы даже вблизи руин. Говорят, что души погибших, не нашедшие упокоения и в посмертии, все так же бродят ночами по развалинам величайшей крепости магов, наводя страх, безумие, а то и смерть на случайных путников, которых нелегкая занесла в эти проклятые места. Были в тех местах и другие создания, те, что стали плодами первых экспериментов по выведению сверхрасы. Бывало, что кому-то из рыцарей, возомнивших себя героями, приходило в голову попытать счастья в тех местах — что ж, следует отдать должное, иногда они возвращались живыми и даже с трофеями. Иногда.

С тех пор прошли века. Множество ньорков пало у стен Цитадели, немало погибло и потом, в битвах, без которых они не мыслили для себя жизни. Ньорки были созданы, чтобы сражаться, и это стремление, заложенное в них алхимиками, оказалось сильнее всего — даже сильнее инстинкта самосохранения. Невероятно сильные, с молниеносной реакцией и почти неуязвимые для магии, они жили долго, очень долго. Даже сейчас, спустя почти тысячу лет после битвы у Хрустальной Цитадели, это создание, что сейчас сидело перед Таяной, не выглядело старым. Зрелым — может быть, но отнюдь не старым. Ньорки жили долго — никто не знал, сколько жизненной силы заложено в них создателями, но еще ни один ньорк не умер от старости.

Они не были неуязвимыми — ни для стали, ни для магии. «Почти» — не считается. Случалось, они погибали. Случалось, в битве сходились лицом к лицу двое ньорков — и тогда исход мог быть только один. Смерть. Ньорки имели болезненное, чрезвычайно обостренное представление о чести. Если уж нанимались служить кому-то — то не ведали понятия отступления.

Наверное, если бы этим ограничивалось, то всех ньорков выбили бы еще сотни лет назад. В конце концов, если пять или десять противников для него — ничто, если двадцать или тридцать способны создать ему какие-то сложности… то пятьдесят, сто или двести бойцов с гарантией отправили бы очередного великана в мир иной. Нъорки были созданы для боя — но и они не хотели умирать. Это противоречие между их сердцем и разумом создало странную систему отношений ньорков (к тому времени их уцелело не более двух-трех сотен) и людей. Теперь ньорк нанимался на службу не более чем на три месяца. А потом забирал положенное ему золото — а золота этого было немало — и удалялся куда-нибудь в леса, в глухие, всеми богами забытые деревушки, подальше от грохота сталкивающейся стали. Пока не кончится золото либо пока тяга к сражениям и запаху крови не станет невыносимой.